В полночь, когда мы с Лёней крепко спали, корабль «Noorderlicht“ , кинувший якорь в бухте Мурчисон, внезапно уперся в лед. Завидев такое дело, наш проводник московский географ и орнитолог Андрей Волков сказал матросу на вахте – могучей прекрасной голландке Авке:
– Зови капитана – будем уходить из бухты.
Капитан Тэд немедленно поднял якорь и стал «искать дырки во льдах». Но дырок не было, хотя путь нам преградил не сплошной лед, а кусковой, колотый. Пришлось Тэду отступить в надежде, что морским течением дрейфующие льды как принесло, так и отнесет куда подальше.
Тем временем команда «Cape Farewell” на моторной лодке высадилась на необитаемый остров, куда лет, наверно, двести, а то и больше, не ступала нога человека.
Погода хорошая – снега нет, дождя нет, солнца нет, ветра нет, ничего нет.
Это был на редкость приветливый и дружелюбный остров, облюбованный тоненькими вилохвостыми чайками – крачками – для гнездования. Убежищем крачке служит простая ямка в голой каменистой земле, где она строит свое гнездо.
– Из чего? Они смешивают мох с дерьмом, – сказал Андрей, глубокий знаток арктической птичьей фауны.
Потом подумал и сформулировал еще более научно:
– Короче, из экскрементов и мха!
– И еще дерьма чуть-чуть добавляют, – уточнил замечательный русский драматург Михаил Дурненков.
Крачки подняли гвалт у нас над головами, задним числом пугаясь за свои гнезда, откуда уж давно выпорхнули птенцы. И только пустые скорлупки говорили о том, что даже на таком сногсшибательном ветру, на юру, в пустоте, окруженной Ледовитым океаном, – возможно простое человеческое счастье.
Кругом громоздились камни, омытые волнами, обдутые ветрами, изрезанные морозами, поросшие рыжими мхами, черными лишайниками, как будто специально привезенные сюда древними мастерами каменных садов для разгадки смысла жизни.
Канадская писательница Бэт Капуста радостно приветствовала каждый чахлый полярный цветок. Боб Дэвис, архитектор из Торонто, приладил к своим штанам сзади длинный стебель водоросли с кисточкой, и в его в пасторском облике появилось что-то демоническое. Всемирно известный диджей Спуки – единственный чернокожий член экспедиции – в ослепительно канареечной куртке – с криком «Arсtic regby!!!“- затеял игру поплавком от выброшенной прибоем на берег рыбачьей сети.
До этого славного денька диджей Спуки бродил немного задумчивый и меланхоличный: Арктика и Спуки – слишком контрастировали друг с другом. А тут он слился, наконец, с вселенской энергией Заполярья, и так весело со всего размаху принялся запускать в кого ни попадя увесистым поплавком, – что все разбежались и никто не выразил желания поиграть в поплавок со Спуки.
Тогда он давай наматывать круги по берегу, не слушая призывных криков Андрея Волкова, который уже всем плешь проел, что надо держаться кучно, поскольку в любой момент из-за ближайшего поворота может вылезти полярный медведь, о чем красноречиво свидетельствовали громадные медвежьи следы на песке, совершенно свежие!
– Двести метров – и я ничего не смогу сделать! – в отчаянии твердил Андрей, поспешая за диджеем Спуки с карабином на плече.
Мы забрались на верхушку скалы, откуда был виден остров, усыпанный разноцветной галькой, внизу простиралась огромная черная базальтовая плита в прожилках, как будто ровно срезанная гигантским ножом. Улегся ветер, выглянуло солнце, всем даже захотелось здесь дачу построить и приезжать каждую неделю на выходные – такая царила идиллия. Правда, вдалеке в горловине бухты все-таки белела тоненькая ледяная полоска, закрывая выход из фьорда в пролив. Но в самом воздухе были разлиты блаженство и покой.
Вернувшись на корабль, мы собрались в кают-компании – обсудить проблему глобального изменения климата и подумать, что каждый из нас может сделать, чтобы предотвратить его катастрофические последствия.
Кэп снялся с якоря и двинул из фьорда в залив..
Мы пили кофе, ели коврижки и благодушно поглядывали в иллюминаторы, любуясь редкими голубоватыми льдинами, парившими между небом и водой.
– Будешь писать роман, – предложил Андрей, – назови его так: «Затертые во льдах».
– Банально,- сказала я.
Тогда он дал щедрую россыпь: «Жизнь на льдине», «Север не любит слабых», «Вечное безмолвие»… Все это мной было с презрением отвергнуто.
Льды подплывали ближе, ближе, медленно и неуклонно обступая корабль.
Снежные, бирюзовые, синие, кобальт смешанный, чистейший ультрамарин!
Художники схватили блокноты с карандашами, фотографы – камеры. Все кинулись запечатлевать эти обтекаемые формы, залитые солнцем, а также иероглифы вод морских, огибающих льды.
Вот главное, что мне запомнилось в тот день – над белыми-белыми снегами белоснежные моевки с черными уголками крыльев, ослепительная полярная красота – и на редкость озабоченное лицо капитана. Голландец Тэд в тяжелых башмаках и видавшем виды комбинезоне взобрался по вантам на верхушку мачты и за скоплением льдов углядел свободную воду.
Он принялся лавировать между льдинами, то влево крутанет штурвал то возьмет резко вправо, шхуна забуксовала, мотор то и дело глох, снизу на корме повалил черный дым, а льды, стукаясь боками, позванивая, напирали со всех сторон, и на одной из них мы увидели четкие медвежьи следы.
Все забегали, решили поднимать паруса, оператор Мэтт, легкий веселый паренек, всегда встречающий тебя лучезарной улыбкой, повис на канате, но взвился вверх, ему не хватило веса. Тогда Андрей с Мишей тяжестью своих могучих тел навалились на Мэтта, втроем они подняли парус, хотя Авка с этой задачей справляется в одиночку – двумя взмахами рук.
Гудели на ветру паруса.. Тэд выключил мотор из опасений, как бы винты не забило льдом. Мотор на «Северном сиянии” мощный, но не ледокольный. А льды подваливали, наползали друг на друга, окружали со всех сторон, громоздились, на глазах превращаясь из .колотых и кусковых – в стальной монолит. Отступать нам тоже стало некуда, даже если бы захотели. Нас по-настоящему затирало льдами, как «Фрам» Нансена или «Челюскин».
– Марин, похоже, то первое название романа, – услышала я крик Андрея сквозь заполаскивание парусов, – больше всего подходит по смыслу!
На этот раз и мне оно показалось совсем не таким банальным.
Вполне свежо звучит.
Я спустилась в кают-компанию выпить кофе, но Авка, промчавшись мимо, велела убрать чашку со стола, поскольку сейчас все полетит вверх тормашками.
Тут пришел мрачный Тэд, поднял телефонную трубку (на «Северном сиянии” нет другой связи, только emergency call), набрал номер спасательной службы и произнес те слова, на которые каждый капитан, скрепя сердце, пойдет лишь по черезвычайке:
– Говорит капитан «Noorderlciht”. Мы застряли во льдах во фьорде Мурчисон. Дрейфуем несколько часов. Но это полбеды. Льдами и течением нас несет на подводную скалу. Я вынужден просить о помощи.
Там что-то посоветовали.
– Я пробовал, – ответил Тэд. – Но у меня ничего не получилось.
Ему дали другой номер, я слышала как он повторял, записывая:: 0017702205774.
– Здравствуйте, – снова очень вежливо произнес Тэд.- Извините. Мы попали в беду. Координаты такие: 79 градусов 76 минут северной широты, 18 градусов 15 минут восточной долготы. …Спасибо.
Столько слов, сколько было сказано им за время срочной спутниковой связи – в том числе два «Sorry” и одно «Thank you“, а также горестное «I need in luck”, мы не слышали от молчаливого Тэда за все три недели плавания..
Итак, нас неумолимо тащило к подводной скале, и только чудо могло предотвратить столкновение. Каждый понял что дело швах по каким-то своим особенным признакам. Михаил Дурненков кинулся надевать чистую рубаху, когда увидел посреди всеобщей беготни и растерянности, как матрос Авка старательно драит палубу.
– Вот это деталь! – мелькнуло в голове у драматурга. – Сюда летит вертолет, она не хочет чтобы спасатели подумали: «Какая у них шхуна-то зачуханная! Да еще эти идиоты затонули!»
Второй художественной деталью, подмеченной Михаилом, был красный снег на ближайших льдинах, которые уже буквально сдирали краску с обшивки бортов.
Зазвонил судовой колокол, все собрались на палубе, и руководитель экспедиции Дэвид Бэкланд сказал:
– Прошу надеть самые теплые вещи, взять паспорта и приготовить спасательные жилеты. Никаких рюкзаков, чемоданов и сумок, кредитные карточки не обязательно.
.Мы с Лёней кинулись в каюту и затолкались на крошечном пятачке.
– Думали ли мы, – говорила я, напяливая все, какие у нас только были трусы, носки, майки, свитера, штаны, куртки, шарфы и шапки с варежками, – что в этой кабинке, которую я придирчиво оглядывала в Москве по Интернету, огорчаясь, почему там, черт возьми, не принайтовлен письменный стол, – что в этом тесном и темном шкафу можно только встать и стоять, втянув животы и прижавшись друг к другу…
– …И что в этой кабинке, – сумрачно подхватывает Лёня, – мы проведем два года…
– В лучшем случае! – говорю я, панически рассовывая по карманам шоколадки, орехи, валерианку и свернутое в трубочку учение Нисаргадатты Махараджа о том что мир – несомненная иллюзия, что мы никогда не рождались, поэтому при всем желании – не умрем.
В преддверии катастрофы все мучительно соображали, что им реально может пригодится в той абсолютно неизвестной жизни, куда их забросит сейчас судьба.
Лёня прихватил бутылку – там было на донышке коньяка, и сделал отчаянную попытку незаметно подготовить к эвакуации свою довольно-таки здоровенную искусственную луну.
– Если не возьмут мою луну, – грозно говорил Лёня, – я буду высаживаться.
– И что – ты с ней поплывешь по Ледовитому океану?
– Зачем – поплыву? Я плавать не умею, – гордо отвечал Леня, оглядывая окрестности в бинокль. – Я побегу по льдинам. Вон земля! Ее хорошо видно. А посредине – древний крест поморов. И покосившаяся хижина. Пойду туда, и буду там сидеть, пока за мной не приплывет следующая экспедиция. Кто к нам сюда полетит – Ляпидевский? Льдины тут маленькие – ни самолет, ни вертолет не сядет. Знаешь, картинка есть – корабль лежит на боку, а все остальные сидят на льдинах на ящиках?..
Цинтия Хопкинс, американская певица, мультиинстументалист, надела на себя вместо спасательного жилета аккордеон. Исследовательница морских глубин, представитель старинного благородного испанского рода Дебора Иглесиас-Родригес крепко прижимала к груди колбу с крылатыми птероподами – редким видом планктона, собранным ею в Арктике.
Народ носился по шхуне с пунцовыми щеками. Корабль, повинуясь течению, под напором льда на всех парах несся на скалу. А помощница капитана Соня (о ней кэп сказал на вступительной беседе: «Если я умру – то по всем вопросам обращаться к Соне») – на кухне в фартуке готовила какой-то особенно вкусный ужин – варила суп луковый по старинным французским рецептам и запекала бараньи косточки с перцем и чесноком..
– Будет ужасно обидно, – заметил Лёня, – если нашу шхуну затрет во льдах, и она затонет на свой столетний юбилей. Да еще с таким чудесным ужином. А нам останется только твоя московская горькая шоколадка на фруктозе.
Мы вышли на палубу, солнце низко уже висело над морем, но не закатывалось: в восьмидесятых широтах долго сгущаются осенние сумерки, а то хороши бы мы были в темноте, И когда все выстроились, трепеща, в ожидании вертолета и приготовились высаживаться, на горизонте появился полярный медведь.
Белый на белом, как мираж, возник он вдалеке, потянул носом, в мыслях пробуя на вкус, что там Соня запекает в духовке, и зашагал к кораблю. Он двигался мягко, очень плавно, и в то же время, огромная мощь чувствовалась во всем его существе – космическая энергия этих мест – и в поступи, и во взгляде, и в повороте головы.
Там где-то вдалеке на большой красной “льдине” маячили маленькие черные люди в черных куртках – может, это тюлени или моржи?
Он обошел по периметру корабль и вдруг лег на льдину положив голову на лапы, прикрыв глаза, в ожидании развязки.
А за кормой появилась медведица с двумя медвежатами. Медведи выжидательно поглядывали на нас, явно что-то замышляя, словно уже почувствовали, что скоро будет не у нас ужин, а у них.
– И когда ситуация стала совсем говенная, – восторженно сказал Миша, – фотографируя эту редчайшую натуру на мобильный телефон, – нас обложили белые медведи.
– Я даже не смогу это использовать в работе, – он жаловался мне. – «Не верю!» – скажет мне Станиславский!
В небе раздался шум, это летел вертолет, чтобы снимать нас с тонущего корабля.
– Вертолет вмещает только десять человек, – сказала Нина Хорстман, помощница Дэвида. – Остальные будут ожидать возвращения вертолета на льдине.
– А куда нас повезут? – спросил Лёня.
– Туда где мы высаживались вчера – в становище трапперов. Первое время будем жечь плавник и пить воду из талого снега, а там видно будет.
Звук вертолета спугнул медведя. Он поднялся и, быстро перешагивая с льдины на льдину, растворился в белой дали..
– Ой, это был не медведь а медведица, – сказал Андрей Волков, настоящий географ и зоолог, – Видишь у него жопа желтая? Это моча.
Тут корабль дернулся, боком боком пролез в ледяную расщелину и выскочил на открытый простор..
Вертолет сделал еще один круг, прощальный, желая окончательно убедиться, что эти чайники поплыли дальше. А через двадцать минут мы сидели за столом и с огромным аппетитом обгладывали бараньи косточки.
