– Ой, – сказал Михаил Дурненков, – опять красота.
Вчера он допоздна сочинял пьесу про изменение климата, поэтому вышел на палубу не выспавшийся, в тапочках и чашкой кофе.
За плавучими льдами отвесной стеной вставал изрезанный трещинами край ледника.Такого количества льда мы в жизни не видели. Лед был всюду, он окружал нас, как небо, полупрозрачным куполом, отражая свет и излучая колоссальную энергию.
– Теперь у нас будет много льда для виски, – заметил архитектор Боб Дэвис.
На двух парусах «Noorderlicht” в безмолвии двигался вдоль ледника, но казалось наоборот – ледник проплывает перед нами, показывая свою голубизну, мощь и великолепие. Ледяные лабиринты просто подавили нас своим величием.
– Я вот не понимаю, – задумчиво сказал Миша. – Неужели человек не может посмотреть на это – и измениться?
За бортом плыли айсберги, напоминая то конскую голову, то здоровенного лебедя, то самолет совершивший вынужденную посадку на воду.
Давно когда-то мы с Леней ехали на поезде к нему домой на Урал. Ночью я проснулась оттого, что в окне, мелодично позванивая, в тусклом свете вокзальных фонарей, проплывали призрачные ледяные фигуры, и мне показалось что это причудливые верхушки айсбергов, увесисые основания которых скрыты оконными занавесками.
Я крикнула:
– Лёня! Айсберги!..
– Что ты вопишь? – возмущенно сказал Леня. – Не видишь – остановка: Гусь-Хрустальный. Тут людям зарплату на заводе выдают хрустальными вазами и люстрами. Они их продают на перроне…
И вот мне были явлены натуральные айсберги, голубые, хрустальные, ударяющие в синеву. На них присаживались отдохнуть глупыши, длиннокрылые бургомистры. моевки над ними кружили, кулички. А мы все высматривали на льдинах тюленей.
– Вон там, гляди, какая-то хрень притулилась – показывал Миша.
– Не, это земля или коряга – отвечал Андрей Волков, глядя в свой бинокль.
Наконец, мы увидели тюленя. Усатый, добродушный, он лежал на плывущей льдине, как на кровати, и сквозь дрему поглядывал на нас, бесшумно скользящих под парусами.
– Бутерброд белого медведя, – сказал географ Андрей Волков. – Уже и в лапах у него побывал. Но вырвался. Видишь, у него шрамы вдоль тела? Следы медвежьих когтей.
Когда мы вплотную приблизились друг к другу, тюлень соскочил в воду, льдина поплыла без пассажира, и мне показалось, что он на льдине пузом протопил себе лунку.
– Вот это вряд ли, – сказал Андрей. – У него большой слой жира, теплоизоляция отличная. А то бы он тут мерз, как цуцик.
Потом мы увидали еще одного дремлющего тюленя-лахтака и кольчатую нерпу. Над нами высились ледяные торосы, похожие на декорации оперы “Нибелунги”.
– Совсем работать не хочется. Чувствуется, как это вторично, – вздохнул драматург Михаил Дурненков.
Помощник капитана Соня в кубрике пекла печенье с корицей. И такой запах разносился по всей округе – ой-ой-ой!
– Нет, вы подумайте, – сказал Леня. – Плывет корабль во льдах и распространяет запах коричного печенья. Тюлени думают: “Ёлки-палки, какая жизнь-то там, у приезжих тюленей, на льдине под парусами”.
– А представляте, как тут будет, когда нас не будет, – сказал Миша.
– И не будет этого запаха печенья, – сказал Лёня.
В самом деле, запах корицы за спиной в Ледовитом океане среди каменных морей и льдов давал стойкое ощущение благополучной жизни и уверенности, если не в завтрашнем дне, то хотя бы в сегодняшнем полднике.
Вдруг мы увидели падающую с ледника глыбу, и слегка запоздавший грохот пронесся над нашими головами. С небольшой льдины, плывущей рядом, взлетели испуганные моевки, когда медленная волна прошла под нами, раскачивая шхуну. Глыба на наших глазах превратилась в айсберг, громадную плавучую льдышку, которая начала свое долгое путешествие от Шпицбергена, и путь ее неисповедим – она вполне может вскоре оказаться у берегов Швеции или Новой Земли, возможно ее заметят рыбаки с набережной Архангельска.
А здесь, на корабле, на верхней палубе, остался на память от нее осколок льда, выловленный океанологом Саймоном Бокселом из моря, когда он проводил очередные замеры температуры слоев воды. Похожий на огромный бриллиант самой чистой пробы, какая есть на земле, он медленно таял, отражая наши удивленные глаза, глядящие внутрь ледового минерала. В гранях его показались какие-то тени тех времен, когда он только образовался – тысячелетний мир смотрел на меня из глубины кристалла, растворяясь от моего дыхания.
Будем ли мы, когда вновь родится из этой воды лед? Я, Леня, Миша, Саймон, Боб, Андрей, все, кто плывет на нашей шхуне, и все, кто ждет нас на большой земле?
Мы, конечно, останемся, но будем совсем другими. Мы изменимся, Миша, по крайней мере поймем, что этот ледник – часть нас самих, необходимая нам как воздух и солнечный свет, а не просто застывшая масса воды на краю ойкумены.
Тут вышел Боб с молотком и со стаканом виски, ударил по древней глыбе, отколол пару кусочков, бросил их в стакан и вернулся в кают-компанию.
